Чем дальше от даты случившегося, тем меньше число людей, осознающих степень трагичности события. Современное поколение вряд ли когда-нибудь по-настоящему сможет оценить масштаб всех ужасов и трагедий Великой Отечественной. Один из самых жутких эпизодов тех лихих годов — блокада Ленинграда. Страшнее фашистских нападений был только всеобъемлющий голод, который убивал людей страшной смертью. Те, кто выжили, до сих пор хранят в памяти мельчайшие детали той войны.

— Мы — сёстры Ильичёвы, блокадницы представляются Антонина Фёдоровна Куликова и Нина Фёдоровна Илларионова. — Нас трое было у родителей, но старшей — Александры, Шурочки — уж десять лет как нет, — добавляют со вздохом.

О своём возрасте женщины говорят, не стесняясь: старшая Антонина Фёдоровна родилась в 1926-м году, Нина Фёдоровна моложе её всего на четыре года. Несмотря на солидный возраст, обе хорошо помнят детские годы, и то, как война заставила их повзрослеть.

 

Переселенцы поневоле

Некогда большого села Ягорба на карте сейчас не найти — на его месте разлилось Рыбинское водохранилище, навсегда похоронив многочисленные поселения. Село располагалось примерно в 30-ти километров к северу от Рыбинска, относилось к Пошехонскому району. Церковь, три школы, магазины, детские сады, больница, клубы и огромные посевные площади вокруг — такой запомнилась Ягорба сёстрам Ильичёвым.

— Ягорба — так называлась и река — приток Шексны, и село на этой самой реке. Как у нас было красиво — такой красоты я больше не видела нигде, вспоминает Антонина Фёдоровна. — У нас было очень счастливое детство. Конечно, может, и не столько вещей было, как у нынешних детей, но нам всего хватало. Многое тогда делали сами: кукол мастерили из тряпочек и глины, наряды шили вручную. Мама работала на пекарне, папа — заведующим магазином, так что всего было в достатке.

Ильичёвы жили в большом доме — он им достался после того, как в селе прошло раскулачивание и бывших хозяев как «неблагонадёжных» отправили в сталинские лагеря. Хозяйство было большое: домашняя птица, свиньи, овцы, корова. Дети с раннего возраста приучались к домашней работе — ухаживали за животными, помогали по дому, присматривали друг за другом.

— В 1940-м году все изменилось: пришла весть о том, что нас переселяют, а село — затопят. Ревели все — в Рыбинске, наверное, было слышно, как мы горевали, вздыхает Нина Фёдоровна. — Не было таких, кто радовался бы предстоящему переезду: кому же добровольно хочется с обжитого места уезжать? Да и как не любить наше село, если лучше его просто нет? Наш отец в то время возглавил комиссию по переезду, сам колесил по стране, выбирая новое место для жизни — объехал Ярославскую, Костромскую области. Но каждый раз, возвращаясь, говорил, что лучше Ягорбы ничего нет.

Село Ягорба

Близ села появился лагерь с заключёнными, которые разбирали дома, постройки, выкорчёвывали лес. Сёстры вспоминают: среди них не было настоящих уголовников, в основном — раскулаченные крестьяне из Западной Украины и Беларуси и репрессированные. Работали они старательно, местным сочувствовали.

— Погрузили нас в «телячьи» вагоны — ну, знаете, грузовые, без всяких удобств, — говорит Нина Фёдоровна. — На каждую семью вагон выделили: туда и вещи грузили, и сами ехали. Мы даже скотину перевезли на новое место, так что всё хозяйство, кроме дома, забрали с собой. Так в мае 1940-го мы и оказались в Ленинградской области.

Семья поселилась на Карельском перешейке, между Выборгом и Ленинградом, на станции Мустамяки (сейчас — посёлок Горьковское) — после советско-финской войны целые посёлки остались пустыми, их и заселяли. Новый дом пришёлся по душе: финские дома с каминами отличались от привычных русских пятистенок добротностью, красотой — стены были обшиты тёсом, выкрашены краской. Быт наладили быстро: девочки продолжили учиться в школе, правда, добирались туда на подводе. Началась новая, счастливая жизнь.

 

Так началась война…

— Помню, справили мне день рождения — в мае 1941-го мне исполнилось 15. В качестве подарка я попросила новое платье: знаете, в то время девушки у нас носили платья из ткани в полоску, украшенные шёлковыми лентами по вороту. Сразу как-то некогда было за тканью съездить. Уж было лето, в субботу я договорилась с мамой, что съезжу сама в Териоке (ныне — Зеленогорск) и куплю материал. Следующим утром, в воскресенье, встала рано, побежала на поезд — ехать всего минут 20. Приехала рано, побродила немного — магазины в 10 утра открывались. И тут по всем громкоговорителям Молотов объявляет, что началась война! вспоминает Антонина Фёдоровна.

На обратном поезде вместе с Антониной Ильичёвой уже ехали первые добровольцы. Село вмиг опустело: мужчин призвали на фронт. Вместе с ними ушёл и Фёдор Васильевич Ильичёв.

— Отец разрешил проводить его до района. Когда расставались, я плакала сильно, чуть ли не на стенки кидалась, когда он в поезд сел — словно чувствовала, что навсегда расстаёмся, — не сдерживая слёз, рассказывает Антонина. — Определили его под Ленинград, не далеко от нас. Мы его навещали с мамой — как раз за неделю до того, как он погиб. Привезли лепёшек, ещё какую-то еду собрали. Он худой вышел к нам — невозможно узнать!

Фёдор Васильевич погиб в декабре 1941-го: в склад, который он охранял, попала бомба. До сих пор Ильичёв числится как «без вести пропавший» — после сильной бомбёжки и пожара тело его, как и других бойцов, охранявших склад, не нашли.

 

Мёртвых уже не считали

В сентябре 1941-го года началась блокада Ленинграда. Сёстры признаются: в первое время даже не думали, насколько тяжёлое испытание им предстоит.

— Фашисты наш посёлок не бомбили: мы только видели, как вражеские самолёты летят на Ленинград, а через несколько минут слышали вой сирен и жуткий грохот бомбёжки. Но голод убивает не хуже пуль и снарядов, почти шёпотом говорит Антонина Фёдоровна. — После того, как разгромили Бадаевские продуктовые склады, военную 250-грамовую пайку хлеба сократили вполовину. Сто двадцать пять грамм — вы представляете, сколько это? Крохи… Да разве это хлеб был? Смесь из зерна, муки, отрубей, опилок… Ещё суп давали из зерна — мы его называли баландой. Каждый день стояли в очередь, чтобы получить спасительные кусочки…

Третьего марта 1942-го года девочки стали сиротами — от голода умерла мама, Мария Андреевна. Перед смертью успела наказать: не расставаться друг с другом, помогать во всём и во что бы то ни стало выжить.

Тоня всегда была трусихой, с грустью делится воспоминаниями Нина Фёдоровна. — Ещё в той, мирной жизни, боялась в тёмный коридор заходить — как вернётся после вечерних прогулок с подружками, зовёт маму, чтобы та её встретила, темноты боялась. А тогда в коридорах стали складывать трупы — мы ходили мимо так, будто это дрова или доски. Как-то разом все страхи исчезли. Бывало, что и больше десятков трупов в коридоре скапливалось. Мёртвых не считали, считали тех, кто всё ещё оставался живым. Раз в неделю-две трупы грузили на телегу и увозили на окраину, там скидывали в ров, закапывали — хоронить было некому и некогда. Шурочка — наша старшая сестра — маму не отдала: где-то раздобыла сани, завернула тело в рогожу и потащила к общему захоронению. Сказала, что закопала её отдельно ото всех.

С приходом зимы к голоду добавился холод. Постепенно в округе исчезли деревья, потом в ход пошла мебель, обшивка домов.

— Наш дом походил на избушку на курьих ножках: весь ободранный. Мы в то время жили на втором этаже, а от первого остались одни сваи да лестница без перил — всё сгорело в печах, рассказывает Нина Фёдоровна. — На огне снег плавили, воду кипятили. Старались больше лежать: сил не было совсем. Как мы выжили? Я до сих пор не знаю.

 

«Дорога жизни»

Эвакуации ждали долго: даже получив в Смольном специальное разрешение, по которому позже нужно было оформить документы и продуктовые карточки, жили в тех самых «телячьих» вагонах. Детей перевозили от одной станции к другой, но враг то и дело перекрывал спасительные пути.

— Помню, нас погрузили в «полуторку» — это грузовики ГАЗ так называли: набили так, что не вздохнуть. Никто не жаловался, не плакал — все понимали, что так надо. Машину закинули маскировочным брезентом — и мы двинулись по Ладоге. Грузовик еле полз, очень медленно, чтобы не проломить лёд. Я слышала гул самолётных двигателей — фашисты нещадно бомбили переправу. Три машины перед нами ушли под лёд — люди погибли, спастись было невозможно. Нам опять повезло — мы вновь обманули смерть, вытирая слёзы, говорит Антонина Фёдоровна.

Эвакуированных детей разместили в храме: спали прямо на полу, на тюфяках, набитых соломой.

Первым делом нам дали шоколад! Представляете, настоящий! восторженно говорит старшая Ильичёва. — И ещё хлеб со сливочным маслом. Взрослые смотрели, чтобы мы не ели слишком быстро, заставляли откусывать по крошке — иначе можно было умереть, ведь желудки уже совсем не работали, организм не принимал пищу.

Дальше ещё одна эвакуация: огромный эшелон повёз маленьких ленинградцев в Ярославль, там состав разделили: часть детей отправили в Сибирь, других — в Краснодарский край. Сестёр увезли на юг, но и там они оставались недолго: немцы захватили Керчь. Линия фронта стремительно приближалась, поэтому через три месяца девочек ожидала очередная эвакуация.

— Мы поехали в Казань. Там на авиационном заводе строили У-2, их ещё называли то «кукурузниками», то «уточками». Опять набитый до отказа «телячий» вагон — в нём до Сталинграда, потом неделю пароходом до Казани, рассказывает Антонина. — Детей расселяли по домам, а нас троих никто не хотел брать — говорили, что слишком много. Наконец, одна женщина согласилась. Тётя Лена стала нам как мать, заботилась, жалела, ничем не обделяла, хоть и у самой пятеро детей было. Война изменила людей, заставила друг о друге думать, чужих не было — все свои.

Сёстрам пришлось работать: дети войны наравне с взрослыми становились к станкам на заводах. Двенадцатилетняя Нина шила чехлы для авиационных кресел, набивала их ватой, а 16-летняя Антонина трудилась в оцинковочном цехе. Учились всему прямо на производстве, работали по 10 — 12 часов в день.

Школа? Наши уроки остались в другой жизни. В 1941-м все мы все стали выпускниками, рассуждает Нина Фёдоровна. — Работали, чему-то учились на ходу, выживали. В те годы у всех была только одна цель, ради которой оправдывались любые жертвы, любые лишения — победа!

 

Победная весна 1945-го

Девятое мая 1945-го началось обычно: сёстры проснулись в пять утра, собирались на работу. Вспоминают: утро выдалось необычно солнечным, тёплым, будто уже наступило лето.

— Я приехала на работу, среда была, середина недели — а там все смеются и плачут одновременно — только объявили, что война закончилась! рассказывает Антонина Фёдоровна, в очередной раз вытирая слёзы. — Нас домой отпустили, в этот день никто не работал. Нину тут же сократили как малолетнюю — детям больше не нужно было работать.

Сёстры решили переехать в Рыбинск: здесь осталась сестра отца. Приезжали порознь: младшая Нина — первая, в 1946-м отпустили с завода Антонину, через год вернулась Александра.

Шурочке комнатку дали от работы — крошечную, метров одиннадцать, не больше. Мы там втроём стали жить. Родственники подарили скамейку, от работы выдали фанерный шифоньер и стол. С миру по нитке, как говорится, улыбается Антонина Фёдоровна.

Антонина и Нина устроились работать на катерный завод (сейчас — ССЗ «Вымпел»), где и отработали более 40 лет.

Нина Фёдоровна Илларионова

 

«Это праздник со слезами на глазах»

Нет, на парад мы не ходим уже — ноги не те, — вздыхают сёстры. — По телевизору посмотрим, как по Красной площади шагают солдаты, поплачем. Этот праздник со слезами на глазах — как в песне, говорит Нина Фёдоровна. — Придут дети, внуки, правнуки, поздравят. Столько лет прошло — а этот день мы ждём как тогда, когда ждали окончания войны.

Сёстры не жалуются на жизнь: судьбу, говорят, не выбирают. Радуются тому, что удалось выжить, дети и внуки выросли работящими и дружными, а на родном заводе не забывают: навещают, приглашают на праздничные концерты.

— Нам повезло: всю жизнь встречались люди добрые, отзывчивые, заботливые. Да, время досталось непростое — но ведь его не выбирают. Главное, не то, какие сложности тебе выпало преодолеть, а то, с кем ты идёшь рядом, рука об руку, — рассуждает Антонина Фёдоровна. — Мы прошли, мы сумели выжить. Вы спросите, подвиг ли это? Да, подвиг. Не тот подвиг, которым гордятся, который памятников достоин. Это подвиг, о котором нельзя забыть.

  1. Сёстры Ильичёвы - красавицы
  2. В Ягорбе большой дом (значит семья большая, деток много) достался! тк настоящих хозяев отправили в лагеря. Под Выборгом дом достался, тк финскую семью отправили в никуда. Просто, буднично, никаких сомнений, угрызений совести, такая история нашей страны.
  3. ещё напишите про бабушку блокадницу, которая живёт в нечеловеческих условиях по ул. Володарского, 11 на слипе.
  4. Судьба моих родителей и моей семьи очень схожа с судьбой сестёр Ильичёвых .
  5. "Ч" решила архивную статью поместить ? Нового уже ничего не сделать?

Поделиться мнением