Добраться до посёлка Борок, где находится Институт биологии внутренних вод Российской академии наук, непросто. Можно доехать на поезде до Некоуза, а потом ловить автобус. Местные говорят об этом пути «пересадка на станции „Спортивная“» — подразумевая, что выйдя из поезда, нужно успеть добежать по платформе до маршрутного ПАЗика. На всё — не более пяти минут. Другой вариант — через паромную переправу в Мышкинском районе. Но это только на своём автомобиле, преодолевая все сюрпризы российских дорог. Зимой, когда тяжёлый паром попадёт в плен к волжскому льду, придётся ехать через угличский мост.

В Борке нет ни традиционных для сельской местности ферм, ни совхозов. Бόльшая часть двухтысячного населения — младшие и старшие научные сотрудники, кандидаты и доктора наук. В Ярославской глуши они занимаются фундаментальными исследованиями с целью получения недостающих знаний. Своего рода «наукопосёлок» — младший брат российских наукоградов — появился в середине XX века, благодаря Рыбинскому водохранилищу, с которым они до сих пор неразрывно связаны. В рамках совместного цикла «Черёмухи» и филиала ПАО «Русгидро» — Каскада Верхневолжских ГЭС — о Рыбинском море журналист Ирина Рязанова узнала, как учёные изучают состояние внутренних вод и их обитателей, влияет ли водохранилище на климат, и откуда под Рыбинском появились медузы.

 

Чужие здесь не ходят

— Вы как подъедете, увидите, что основная дорога направо идёт — вам туда не надо. Езжайте прямо — до четырёхэтажного кирпичного здания. Не заблудитесь: у нас здание приметное, над крыльцом флаги висят, российский и наш, институтский, — объясняет по телефону заместитель директора по научной работе Института биологии внутренних вод РАН Виктор Комов.

На небольшой парковке у здания института для рабочего дня непривычно пусто. Отмечаем: в городе бы пришлось долго кружить в поисках свободного места. Здесь же предпочитают велосипеды — они припаркованы буквально по всему посёлку, где-то поставлены в специальные металлические стойки, где-то просто прислонены к деревьям. В большинстве случаев привычных замков нет, потому что опасаться некого: чужие здесь появляются нечасто, а потому сразу становятся объектом повышенного внимания.

Вход в главный корпус Института

Борок вызывает смешанные чувства. Добротные четырёхэтажные дома, общежитие для молодых специалистов, густо увешанное спутниковыми тарелками, здание бывшей дворянской усадьбы с колоннами и треугольным фронтоном, супермаркет на центральной площади, собственные школа и детский сад говорят об особом статусе. Но тут же рыночные развалы, словно выжившие со времён перестройки, растрескавшийся асфальт дорожек, явно неизбалованный вниманием местных коммунальщиков парк с вековыми елями, берёзами, соснами свидетельствуют, что кризис добрался и в этот отдалённый уголок Ярославии.

Табличка на въезде в Борок
Общежитие в Борке
Рынок-развал

— Раньше здесь были идеальные условия для жизни, — вспоминает старший научный сотрудник Института биологии внутренних вод Алексей Смирнов. — Всё, что нужно в быту — буквально в нескольких шагах. Сюда семьями приезжали молодые учёные — работа престижная, жильё хорошее, да и с детьми не проблема — школа-сад свои, больница и поликлиника с оборудованием, которое и в городах нечасто увидишь. Сейчас многое изменилось. Кризис, знаете ли…

 

От усадьбы до научного института

История Борка — предмет гордости местных жителей. На самом деле, не каждое поселение похвастается несколькими музеями, историческими местами и доскональной изученностью фактов прошлого. Здесь готовы часами рассказывать о жизни дворян XVIII века: их любовных приключениях, непростых отношениях с местным крестьянством и службе во благо государства.

Борок начался с усадьбы, которой в разные времена владели весьма любопытные господа, и каждый из них по-своему понимал смысл служения Отечеству. Князь Михаил Голицын, к примеру, отличился доблестью перед государем-императором ещё во времена Северной войны, взяв штурмом крепость Нотебург (сейчас — Шлиссельбург). По иронии судьбы именно здесь, спустя двести лет, отбывал наказание последний владелец усадьбы — помещик Николай Морозов. К слову, его происхождение было не дворянское: родился он от преступной — по меркам морали того времени — связи помещика Петра Щепочкина и крепостной девицы Анны Плаксиной. Фамилию ребёнку дали вымышленную, подделав документы матери и приписав её к мещанскому сословию. Своим патриотическим долгом Николай считал освобождение России от власти тирана-самодержца. Единомышленников он нашёл в среде радикально настроенных народовольцев, организовавших несколько убийств высокопоставленных чиновников, и покушавшихся, хоть и неудачно, на жизнь самого императора. Закончились эти увлечения несколькими тюремными сроками, где несостоявшийся цареубийца занимался чтением литературы и написанием научных трудов. После революции 1917-го года отцовская усадьба вернулась к Морозову по личному распоряжению Ленина — так незаконнорождённый террорист-неудачник вошёл в историю как «советский помещик».

Дом-музей Морозова (флигель)

Имея блестящее образование и склонность к науке, Николай Морозов организовал в усадьбе Верхне-Волжский биологический стационар при Академии наук СССР. После его смерти Борок не забыли: в доме Морозова организовали музей, а на базе стационара советский арктический исследователь Иван Папанин создал Институт биологии внутренних вод. Вообще герой-полярник до сих пор считается местным «ангелом-хранителем»: здесь принято говорить о нём с трепетным восхищением.

— Папанин приехал в эти места охотиться и заодно ему поручили обследовать биологическую станцию на предмет того, продолжать ли финансировать её работу — денег в стране особо не было, годы послевоенные, поэтому приходилось экономить. Здесь в то время семь человек работали, жили в перестроенной конюшне, в жутких условиях. Но Папанин твёрдо решил: станцию нужно сохранить и развивать. Мало того, он взялся руководить этим, как сейчас модно говорить, проектом, — директор музея и родная племянница Ивана Папанина Валентина Романенко готова часами рассказывать о своём великом родственнике. — И так ему здесь понравилось, что он лично выступил в Академии наук и взялся руководить этим местом. Всё, что построено в советские годы — это только благодаря Папанину. Великолепное снабжение, лучшее оборудование, даже особые дублёнки для зимних исследований — белые, очень тёплые и красивые — всё доставал для Борка. Но главное — он привлёк к работе в Борке лучших учёных, многих вытащив из сталинских застенков. «Ничего братцы, не сдрейфим!» — говорил он, узнав, что в Москву пришёл очередной донос на него. Именно эта команда дала толчок новому научному центру, и Институт стал одним из крупнейших научных учреждений России.

Валентина Романенко

 

Чем больше мы узнаём…

Институт биологии внутренних вод занимает несколько корпусов, в которых размещаются многочисленные лаборатории, библиотеки, архивы, экспериментальные площадки. В распоряжении учёных имеется и свой флот, флагманом которого является «Академик Топчиев» — уникальная плавающая лаборатория для проведения исследований.

Здесь не принято суетиться и спешить: в коридорах тихо. Вместо уже привычного охранника на входе — миловидная женщина, за спиной которой на крошечных крючках рядами развешены ключи от помещений с пронумерованными бирками. Документы не спрашивают, сразу звонят начальству, оповещая о прибытии гостей — для внутренней связи здесь всё ещё используют дисковый телефон.

Кабинет директора выдержан в лучших традициях советской эпохи: просторный и светлый, с массивной мебелью, стеллажами для книг и сувениров, непременными часами с «фирменной» символикой. Директор института Александр Крылов, несмотря на многочисленные титулы и регалии в научном мире — доктор наук, профессор — встречает радушно, словно старых друзей: на столе появляются чашечки для кофе, сладости.

— Я ведь сам из Рыбинска, 30 лет назад сюда приехал — за это время корнями врос в это место. Со школьных времён интересовался беспозвоночными — дафнии, планктон — те, кто населяют толщу воды. Жизнь биолога ведь разнообразна — мы не «кабинетные» учёные: постоянно в экспедициях — не только по стране, но и в другие страны часто ездим. Можно без преувеличения сказать, что наши сотрудники работают по всему миру, — с гордостью рассказывает Крылов.

Александр Крылов

Задачи перед учёными стоят разные: темы для исследований утверждаются одновременно и Академией наук, и Минобрнауки.

— Чем больше мы узнаём, тем больше неизвестного остаётся. Если раньше систематика строилась в основном на внешних признаках, то сейчас без молекулярной биологии, без генетики не обойтись. По сути дела изменяются не сами темы исследований, а их наполняемость — так что познание в данном случае безгранично, — с лёгкой улыбкой замечает Александр Крылов.

В лабораториях института исследования идут на новом оборудовании: что-то закупается на бюджетные деньги, но чаще используют гранты, полученные за свои же разработки. Воображение рисует установки, схожие с теми, которые демонстрируют на космических станциях. На самом деле всё выглядит довольно просто: обычный кабинет, на столе — металлический цилиндр с трубами-лапами сбоку, окошками и клавишами. Это скановый микроскоп, который позволяет до мельчайших подробностей рассмотреть строение невидимых глазу обитателей, населяющих каждую каплю речной воды. У микроскопа мы застали Ларису Поддубную, которая занимается морфологией паразитических плоских червей.

— Ну как же: это крайне важно для систематики и понимания эволюции, — удивлённая непониманием «элементарного», восклицает Поддубная в ответ на вопрос о смысле подобного научного интереса. — Я занимаюсь фундаментальной наукой. Например, сейчас рассматриваю поверхностную структуру тела паразита.

Чёрно-белая картинка на мониторе отдалённо напоминает смазанный горный пейзаж кисти авангардиста. Несколько кликов мышки — и изображение переключается в другой режим, приобретая более конкретные очертания.

— Какая всё-таки она красивая — полистома! Видите, особь молодая, ещё неполовозрелая. Такие в кишечнике лягушки живут, относятся к моногенеям, — восхищённо выдыхает Лариса Поддубная.

На тёмном фоне экрана уже можно рассмотреть нечто, напоминающее плоскую каплю с тремя парами то ли глаз, то ли присосок, то ли дыхалец.

Лариса Поддубная

— Кто-то тянется к цивилизации, стремится попасть, например, в Москву, кто-то получает более выгодную с финансовой точки зрения работу, кто-то просто уезжает по личным причинам. Но в основном состав сотрудников постоянный: если уж «зацепило» — то навсегда, — заключает Александр Крылов.

Простор для научного поиска и интеллектуального творчества здесь весьма широк: вопросы биологии, генетики, экологии, гидрологии, гидрохимии и многое другое. Есть исследования теоретические, связанные с развитием фундаментальной науки, но есть и практикоориентированные. Например, сейчас изучают, насколько ртуть, которая накапливается в пресноводной рыбе, влияет на человека, потребляющего её: прослеживают весь путь от момента попадания вещества в воду до того, как оно будет обнаружено у человека.

— С советского времени сложилось понятие, что наука — это удовлетворение собственного любопытства за государственный счёт. Отчасти это так и есть. Но ведь у каждого труда должен быть результат, замеряемый и подлежащий оценке, — размышляет Крылов. — Для нас — это публикации в научных изданиях. Чем их больше, чем вышей рейтинг изданий — тем выше статус института.

 

Рыбинское море: типичное и особенное

— Рыбинское водохранилище — основной модельный водоём для исследований. Представьте, что мы делаем фото человека в пять лет, а потом — в 60. Возможно ли по двум фото рассказать о жизни этого человека? О том, как, а главное, почему произошли те или иные изменения? Нет, информации будет слишком мало. А вот если фото делать каждый год или даже чаще, то все изменения будут очевидны, понятны, объясняемы, — приводит пример Крылов. — Точно так же и с водохранилищем: на примере Рыбинского моря мы можем говорить о типичных тенденциях, которые характерны для аналогичных водоёмов.

В Рыбинском море условно выделяют четыре плёса — Волжский, Моложский, Шекснинский и Центральный. Специалисты утверждают: они сильно отличаются друг от друга, словно разные государства, находящиеся на одном континенте. Каждый плёс имеет свой режим, свойства воды, флору и фауну. Поэтому однозначный вывод о состоянии водохранилища сделать невозможно — он будет неточным, относительным, как пресловутая «средняя температура по больнице» — показатель математически точный, но фактически бессмысленный.

За долгие годы своего существования водохранилище серьёзно изменилось. Ещё Филарет Мордухай-Болтовской — один из основоположников гидробиологической школы СССР, сотрудник института — описал стадии становления водохранилищ. Когда внутренние процессы приобретают стабильность, можно говорить о сформированности искусственного водоёма. С этого момента бόльшее значение будут оказывать внешние факторы, такие как климат и деятельность человека. Сейчас можно сказать, что период натурализации Рыбинского водохранилища завершён.

— Если говорить о фактах, которые влияют на состояние Рыбинского водохранилища, главный среди них, несомненно, это антропогенный. Нарушение водоохранных полос, отсутствие грамотно регулируемых водоочистных сооружений — всё это, к сожалению, имеет место быть. Но велико значение вторичного загрязнения: то, что раньше было накоплено, вовлекается в новый круговорот, — объясняет Крылов.

Знания о том, как развиваются водные системы и как потенциально они будут меняться при условии внешних вмешательств, позволяют учёным занять чёткую позицию относительно строительства целлюлозно-бумажного комбината. Фабрику по производству целлюлозы в акватории Рыбинского водохранилища планирует построить ООО «СВЕЗА-лес». Сейчас идёт общественное обсуждение технического задания для подготовки проекта.

— Строительство планируется в самом «тонком» для водохранилища месте — именно здесь завершаются процессы самоочищения воды от того, что пришло с Череповца. Какое бы ни было «чистое» предприятие, не бывает такого, чтобы оно не наносило ущерб окружающей среде. Говорят, что планируют использовать немецкие технологии очистки. Но правды ради стоит заметить: даже самую идеальную технологию у нас адаптируют под русский менталитет, основанный на «авось» и «как-нибудь», подкреплённый стремлением сэкономить на всём подряд, — с грустью в голосе заключает директор института.

 

Как Рыбинское море меняет климат

Удивительно, но в институте не принято говорить о глобальных экологических проблемах. Здесь своя философия: природа живёт вне зависимости от деятельности человека. Говоря об охране природы, мы на самом деле имеем в виду сохранение привычных, удобных внешних условий. Поэтому Рыбинское море, например, часто обвиняют в нарушении климата. Учёные говорят: весна стала приходить раньше, а зима — позже.

— Для водных экосистем изменения климата очень критичны. Начинается процесс снеготаяния: температура воды прогревается до +4 градусов и это запускает процессы развития жизни. Соответственно, затухание жизни происходит позже — пока температура не опустится ниже этой отметки. Таким образом, мы получаем увеличение вегетативного периода, — терпеливо объясняет Александр Крылов.

Кажется, ничего критичного от того, что лёд тает раньше положенного срока, нет — мы даже рады тому, что весна наступает чуть раньше, а зима — чуть позже климатической нормы. Но учёные наблюдают изменения: виды, которые раньше попадали в наши водоемы случайно — например, с речными судами — теперь могут вполне успешно развиваться и в северных широтах. В Рыбинском водохранилище появилась весьма нехарактерная тюлька. Или вот медузы: когда-то личинки попали в наши воды, но только вода стала прогреваться — они стали развиваться. Поэтому сообщения о том, что в водохранилище они есть — вовсе не фейк. Но медузы погибнут, как только наступят холода, а некоторые виды выживут, приспособятся и смогут изменить экосистему, со временем заместив традиционных обитателей.

Максимальные температуры летом способствуют тому, что вода начинает цвести — в ней размножаются водоросли. Мало того, что они становятся бедствием для коммунальщиков, засоряя водозаборы, некоторые виды водорослей токсичны.

Но разве можно управлять климатом? Вновь «срабатывает» философия учёного: наука должна наблюдать, оценивать, выдавать обоснованные прогнозы. Срабатывать ли водохранилище как предписывает инструкция, если снега за зиму выпало мало, или оставить пусть малый, но запас? Чьи интересы — энергетики, судоходства или рыболовства — учитывать в первую очередь? Как контролировать очистку выбросов на предприятиях? Практические решения по этим вопросам примут уже «наверху».

 

Тонкости природного баланса

— Лещ, судак, щука — видовой состав рыб не изменился с момента становления водохранилища, — рассказывает заместитель директора по научной работе Института биологии внутренних вод РАН Юрий Герасимов. — Стерлядь? Нет, здесь ей негде размножаться. В верховьях кое-где остались подходящие места, так ведь браконьеры не дадут — выловят сразу. Сейчас не загрязнения, а именно браконьерство — главный фактор, влияющий на количество рыбы.

Сотрудники института изучают количественный и видовой состав рыбы не ради праздного интереса — на основе их данных определяют, сколько лицензий на отлов можно выдать. Говорят, по сравнению с 80-ми годами рыбы стало меньше: от прежнего богатства осталась примерно четверть.

— Всё связано с человеческой честностью: если вы получили официальное разрешение на отлов тонны рыбы, то, выбрав его, ловлю нужно прекратить. К сожалению, чаще всего происходит иначе — лов продолжается. Почему? Да просто контролировать это довольно сложно, в настоящих условиях — даже невозможно, — вздыхает Герасимов.

Юрий Герасимов справа

О запрете промыслового лова речь всё-таки не идёт. Причина проста: не будет промысловиков — их место займут браконьеры. Сейчас всё водохранилище поделено на участки, которые закреплены за теми, кто смог добиться лицензии. Они заинтересованы в том, чтобы нелегалы с сетями не появлялись: сообщают в полицию, чистят воду от чужих снастей. Таким образом устанавливается пусть хрупкий, но всё же баланс.

 

* * *

Учёные могут часами говорить о рыбах, невидимых глазу существах, населяющих воду, размышлять о будущем водохранилища в разных ситуациях и делиться впечатлениями от многочисленных поездок в разные города и страны. Говорят, Рыбинскому морю повезло — оно достаточно чистое, несмотря на активную деятельность человека: природа способна к самовосстановлению, особенно, если в этот процесс не вмешиваться. Череповецкие комбинаты — основные источники загрязнений — налаживают системы фильтрации и очистки выбросов, частное строительство вдоль береговой линии пока не столь активно, чтобы оказывать существенное влияние на экологию.

Ближе к вечеру в беседу всё чаще вклиниваются настойчивые телефонные звонки: кому-то нужно оформить путёвку в столицу, чтобы выступить с докладом на  конференции, другим требуется совет в текущих делах, да и домашние начинают беспокоиться.

— В Борке есть всё, чтобы не только выжить, но и развиваться дальше. Главное — есть энтузиасты, которые не дадут умереть этому делу, — заключает Александр Крылов. — Сейчас молодёжь приезжает сюда не так активно, как раньше, но зато и оттока, как в 90-е, уже нет. Да, бытовые трудности есть, но как без этого? Для тех, кто предан науке, кто не может жить без природы, кто относится к ней с уважением и пониманием, здесь, можно сказать, место идеальное.

На улице начинает темнеть. Люди спешат по домам, обходя деревья по извилистым дорожкам. Посёлок наполняется мягким светом фонарей. Уже на выезде из Борка тормозим на обочине, чтобы сделать последние кадры. Закатное солнце залило небо яркими красками, подсветив облака и на несколько минут создав удивительный эффект лазерного шоу. В городе подобное не увидишь — нет такого простора, да и вечная спешка не даёт остановиться и вот так, в тишине, наблюдать игру красок уходящей осени. Замечаем рядом ещё несколько человек: местные не проходят мимо, фотографируют закат на телефоны, любуются молча, пожилая женщина крестится и бубнит что-то о всевышней благодати.

По трассе едем уже в темноте. Приходится подключать навигатор, чтобы не пропустить поворот к переправе. Удивительное всё-таки место Борок: островок цивилизации, забытый среди ветхих деревень и разрушенных совхозов, где обычные с виду люди пытаются удержать хрупкий баланс между миром людей и природой.

Фото — Александр Колляков, Ирина Рязанова, «Черёмуха»

  1. Спортсмены бегают за автобусом в Шестихино, а не в Некоузе...
  2. В Угличе нет моста, там дамба местной ГЭС.
  3. Да,ляпов в статье предостаточно,типа с образованием водохранилища весна стала натупать раньше.Скорее наоборот.Пока лед не растает тепла не жди.Основным занятием ученой братии в Борке стало заготовка грибов ,ягод,рыбы,охота.Зимой сочинительство "умных" трудов.
    • Сразу видно "учёный" завистник всё знает ?
  4. они ещё и подсобные хозяйства заводят
  5. табличку при въезде в " БОРОК " нужно отдать на реставрацию Мите Кузнецову
  6. Лучше бы написали, что молодым ученным детей негде лечить, а старые - умирают чаще, от того, что до больницы теперь не поедешь.
  7. Статья хорошая и красивая спасибо! А вот то что закрыли супероснащенную больницу и поэтому не спешно туда едет молодеж... Это увы капля дёгтя. Но её тоже надо писать. Ведь именно закрытие больницы тихо разрушает это прекрасное место....

Поделиться мнением

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам: