«С современным миром лучше разговаривать музыкой». Интервью с Владимиром Хробыстовым

На прошлой неделе музыкант Владимир Хробыстов, его коллеги и ученики представили в Рыбинске уникальную программу «Летнее барокко в костёле». В неё включили произведения классиков и участников концерта.

Выступление совпало с 30-летним юбилеем профессионального ансамбля, основанного Хробыстовым. Правильнее — называть объединение «проектом», уточняет музыкант, поскольку к выступлениям присоединялись разные исполнители. С  1989-го по 2016-й годы коллектив регулярно устраивал в городе музыкальные вечера. Позже его участники, в том числе и Владимир Хробыстов, уехали из Рыбинска, концерты стали редкими. Неудивительно, что «Летнее барокко» получило широкий отклик — за пару дней до выступления все места в зале уже были забронированы.

Журналист «Черёмухи» Марина Орлова поговорила с основателем проекта об истории коллектива, образовании, музыке в современном мире и особенностях барокко.

— Владимир, расскажите, пожалуйста, об истории коллектива.

— Мы на «истории» не акцентируем внимания, и этот концерт был отнюдь не во славу нашего ансамбля. Круглая дата — внутреннее дело участников проекта. Мы, пожалуй, не вкладывались в создание истории — кричащие программы, гастроли, статус — ничего такого не было. Мы без остатка вкладывали себя в музыку, которую играли. Огромное количество программ было сделано для рыбинской аудитории. Таких энтузиастов, играющих по 8-10 новых произведений в месяц, вряд ли вы где-то ещё найдёте. Некоторые произведения из нашего репертуара в России пока ещё никто не играл.

— Музыка была вашей профессией, которая приносила доход?

— Не совсем. Мы получали премии, один раз даже выиграли губернаторский грант, но, тем не менее, приходилось работать на радио, телевидении, чтобы обеспечивать семьи и окупать расходы на концерты. Всё это было трудно, но захватывающе интересно. Мы в Рыбинске участвовали в открытии музея-заповедника на Волжской набережной, встречали разные делегации, с нами модно было презентовать художественные выставки. Диапазон репертуара — от Ренессанса (Тобиас Хаслингер, Орландо Лассо) и раннего барокко (Фрескобальди) до ультраавангарда вроде Микроструктур Леонида Грабовского или двух Монологов Фридриха Шенкера.

— Чем «подогревали» энтузиазм?

— Вот один эпизод. Несколько лет назад мне написала девушка из Германии. Она рассказала, что наш давний концерт в Пошехонье, на котором она была маленькой девочкой, ученицей музыкальной школы, изменил в ней очень многое и преломил её жизнь. А играли мы тогда Сонату Пауля Хиндемита — сложнейшая музыка! И маленького человека это задело… Ради таких моментов стоит жить на свете.

А ещё я часто вспоминаю, как когда-то давно на пустынной зимней набережной Волги в Рыбинске звучали дуэты Баха и Моцарта. На берегу замерзшей белой реки стояли два мальчика и играли на кларнетах. Никого вокруг не было, а мы стояли и играли? Для чего или для кого?

— Музыка — это огромный пласт знаний. Как можно научиться понимать её глубину?

— Единственное настоящее образование — самообразование. Человек может учиться везде. В разных заведениях и с помощью наставников. У меня много учителей и заведений: в Рыбинске, Ярославле, Петербурге. Очень многое дала мне долгая дружба с выдающимся гобоистом Рэем Стиллом. Потом были уроки сякухатибамбуковая флейта, блокфлейты, траверс-флейты, философии у разных учителей. Книги важны, но знания каждого человека уникальны и происходят из сердцевины его жизни. И в музыке простая колыбельная, спетая с любовью, может быть ценнее самых высокобюджетных мировых антреприз.

— Каково это — осваивать новый инструмент?

— Интересно открывать новые земли. Но только если вам приходится рисковать, жертвовать, преодолевать почти непреодолимое, прокладывать пути там, где никто не ходил… Ещё в нашем деле не обойтись без того, чтобы все элементы соответствовали один другому. Если мы играем исключительно чистую, выразительную, изысканную музыку, мы сами должны быть такими. И инструменты наши должны этому соответствовать.

В школьной юности я играл и пел в рок-группе. У меня была тогда великолепнейшая гитара — я много разных гитар пробовал, но та была лучшая. Её сделал один из наших предшественников по школьной группе Владимир Гусев с помощью отца. Люди, профессионально связанные с музыкой прекрасно понимают друг друга. Работа настоящего мастера бесконечна по ценности, так как это сокровище духа.

— На этом концерте вы играли музыку в стиле барокко. В чём особенность барочных инструментов?

—  В старинных инструментах почти нет металла. Они не для огромных залов, в них больше любви и тепла, чем стремления объединить внимающих в толпу или строй. Есть много живописных картин с изображением того, как проходили концерты в первой половине XVIII века. Кроме музыкантов присутствует 2-3 человека, иногда 10-15. На больших праздниках 30-50. Концертное произведение длилось обычно всего около 10-ти минут. Сейчас, следуя поздней традиции, объединяют несколько концертных произведений в одну программу, чтобы действо длилось час-полтора-два. В прошлом умели ценить малое.

Я отказываюсь от выступлений в больших городах, они давят массой. Пусть в них гремят оперные театры и симфонические оркестры. Великий клавесинист Густав Леонхардт лет 15 назад, когда был жив, ездил по деревням родной Швейцарии и играл в малюсеньких церквях. Музыка барокко, инструменты для её исполнения предназначены для небольших помещений, для малочисленной аудитории. Это не массовое. Это элемент роскоши, тонкая работа, обеспечивающая большую выразительность и в то же время расширяющая горизонты воображения и восприятия.

— Как бы вы охарактеризовали барокко?

— Барокко умное, доброе и причудливое до такой степени, что на двести лет навлекло на себя опалу — как всё праведное в этом мире навлекает на себя неприятие большинства с последующим прославлением. Барокко в последнее время становится новым (хорошо забытым старым) для этого мира. После барокко пришёл классицизм с идеей общей унификации нравов, потом эгоцентрический романтизм. А в последние десятилетия мир перестал создавать новую музыку. С вопросом о причине цивилизация обратилась к рассмотрению своего пути. В качестве точки, где, вероятно, произошла некая ошибка, рассматривается 1789-й год, французская революция, конец эпохи барокко, окончание времени, когда в общественном организме наверху была голова, начало выползания чудища массового общества на авансцену истории.

— Каково место музыки в современном мире?

— Слова категоричны — утверждая, они отрицают. Музыка более абстрактна — и потому более правдива. С современным миром лучше разговаривать музыкой или каким-то старым языком — латынью или древнегреческим. Там даже подтексты становятся правдивыми. У нас, музыкантов, все смыслы в звуках, а не во внешне выражающихся фактах.

Фото Владимира Соловьёва