«Сдаю себя в аренду, на девять месяцев». Честная история суррогатной матери

Возможность обращения к суррогатному материнству закреплена в законе об основах охраны здоровья граждан в России. Но вряд ли этот деликатный вопрос оставит кого-то равнодушным. Какие чувства испытывает женщина, вынашивая чужого ребёнка? Как складываются отношения между биологическими родителями и суррогатной матерью? Насколько цена услуги покрывает все возможные расходы, в том числе — ущерб, причинённый физическому, а, главное, психическому здоровью роженицы? О личном опыте суррогатного материнства «Черёмухе» рассказала женщина, имя которой как и имена других героев в целях конфиденциальности мы изменили. Журналист Ирина Рязанова записала честную историю.

Развод и девичья фамилия

«Я больше не люблю тебя, Аня. Мы стали чужими. Дочь не брошу, буду помогать, но вместе не останемся. Уходи» — эти слова вспоминаю, будто во сне. Толком не помню, как собирала вещи — какие-то тряпки, детские игрушки, одежду — рассовывала всё по мешкам, пакетам, сумкам… Помню лишь глаза мамы, когда после 12-ти лет, как мне казалось, вполне счастливого брака приехала к ней с девятилетней дочерью: она смотрела на меня с жалостью и каким-то невысказанным осуждением. С тех пор у меня появилась лишь одна цель — во что бы то ни стало заработать на собственное жильё.

«В кредите отказано» — эта фраза словно преследовала меня в банках. Там, где чудом получала одобрение, процент оказывался просто грабительским. Если бы у меня было столько денег на выплаты, зачем бы я вообще кредит оформляла? В поисках подработки соглашалась и на вечернюю уборку офисов, и на уличную торговлю по выходным. Надо ли говорить, что заработать приличную сумму таким образом практически невозможно? «Хоть себя продавай на органы — ни на что не хватает», — грустно шутила мама, в очередной раз подсчитывая в тетрадке наши расходы. Коммуналка предательски «съедала» почти всю её пенсию, моей зарплаты хватало на еду, транспорт, необходимую одежду.

На сайт о суррогатном материнстве я наткнулась случайно — искала предложения о работе. Цифры гонораров за услуги поразили. Несколько ночей провела в поисках дополнительной информации: читала форумы, рассказы суррогатных матерей, изучала предложения специализированных фирм. Весь путь от любопытства и сомнений до принятия решения я прошла, наверное, за неделю.

Контракт с «особыми» условиями

После переписки с несколькими фирмами по подбору сурмам, я поняла — агенты забирают себе слишком высокий процент от вознаграждения. Да, юридическое и медицинское сопровождение они гарантируют, но, судя по отзывам, все действия направлены на удовлетворение интересов заказчиков, то есть биологических родителей. Поэтому я решила «продавать» себя самостоятельно: зарегистрировалась в специализированных группах в соцсетях и на форумах.

Лиза и Евгений стали шестой парой, с которой я переписывалась по поводу услуг суррогатного материнства. До них общение не ладилось, диалог не клеился, заказчики «отваливались» после пары фраз, либо я сама прекращала переписку. Лиза долго расспрашивала обо мне, о моём образе жизни, о дочери, здоровье. Сама тоже отвечала на мои вопросы — мне показалось, искренно. Они живут в другой области, владеют успешным бизнесом, но детей нет — проблемы со здоровьем. Через неделю мы встретились в Ярославле и приняли окончательное решение.

Цена контракта — восемьсот пятьдесят тысяч рублей. Это не очень много — чаще всего сурмамы рассчитывают на миллион. Встречались объявления о поиске суррогатной матери для пар, где один из партнёров с ВИЧ-инфекцией — тогда успешные роды оценивались в полтора миллиона.

По контракту, предполагалась доплата в двести тысяч в случае рождения двойни — это случается часто при искусственном оплодотворении. Биологические родители оплачивают все расходы по обследованию, анализам, покупают необходимые лекарства. Отдельно в договоре прописали компенсацию для покупки специальной одежды для беременных (70.000 рублей) и ежемесячные выплаты (25.000 рублей с момента наступления беременности). Больше всего обеспокоил пункт о выплатах в случае кесарева сечения (100.000 рублей) и «потери органов». Но о плохом я старалась не думать: какие-то девять месяцев, и я закончу эту гонку на выживание, смогу решить проблему с жильём, обеспечить дочь, с которой из-за немыслимого числа подработок едва виделась. Я смогу начать новую жизнь.

Ребёнок из пробирки

За две недели обследований я узнала о себе столько, сколько не знала за всю жизнь. Меня изучили с ног до головы, отсканировали каждую клеточку. Я уже начала сомневаться в себе и даже удивилась, когда меня признали «пригодной» и практически здоровой.

К счастью, коммерческие медицинские центры без проблем выдавали справки, которые объясняли моё отсутствие на работе. Правда, поползли слухи о том, что я смертельно больна — мне приписывали ужасные диагнозы, поговаривали о последней стадии онкологии, но напрямую вопросов не задавали. Маме и дочери пока решила ничего не говорить: придумывала истории о командировках, хотя, это и были мои первые «рабочие» поездки.

Я до сих пор не понимаю всех тонкостей процедуры искусственного оплодотворения. Метод ЭКОэкстракорпоральное оплодотворение предполагает, что в организм суррогатной матери подселяют оплодотворённую яйцеклетку биологических родителей. До этого я принимала гормональные препараты, которые должны были синхронизировать мой цикл с циклом Лизы. Потом таблетки для подавления иммунитета — чтобы организм не отторг эмбрион, уколы прогестерона… Мне казалось, что я уже наполовину состою из лекарств.

Несмотря на все усилия, старания беречь себя, первая подсадка оказалась неудачной. Я ревела так, будто потеряла своего собственн6ого ребёнка. Контракт предусматривал три попытки подсадки эмбриона. Через два месяца история повторилась. Второй перенос я пережила более спокойно, а через пару недель анализы подтвердили беременность.

Беременность — это работа

Я не знаю, чему я радовалась больше — тому, что мечты о независимой жизни, наконец-то, стали сбываться или тому, что смогу подарить жизнь новому человеку. Можете думать что угодно, но в то время я была счастлива от мысли, что действительно помогаю людям стать родителями. Невероятное количество гормональных лекарств, которые мне выписали, делали своё «чёрное» дело: я быстро поправлялась, что вызывало двусмысленные взгляды коллег и беспокойство мамы. Первые были убеждены, что я «заедаю» стресс, время от времени заводили разговоры о «чудо-программах» по снижению веса, обещали познакомить с диетологами. С мамой дело обстояло сложнее.

«Ты сошла с ума!» — первое, что она прошептала после того, как молча выслушала мою «исповедь». Другой реакции я не ждала. Знаю, что большинство людей из моего окружения сказали бы то же самое. Пришлось долго объяснять, что я не торгую детьми — помогаю родиться ребёнку, которого не может выносить его родная мать. Я действительно старалась думать, что играю роль няни для этого малыша, будто мне его доверили на девять месяцев. На удивление, не было истерик, криков, обвинений. Мама задала много вопросов, интересовалась здоровьем, самочувствием. Что стало бы со мной, если бы она не поддержала меня в трудную минуту в очередной раз?

К четвёртому месяцу я прибавила десять килограмм, живот стал заметен. Мне пришлось переехать в другой город, где живут биологические родители ребёнка: им было проще присматривать за мной, мне — избежать расспросов знакомых. На работе написала заявление «по собственному». Дочери пришлось солгать, придумать историю о болезни. Знаю, она — мой нежный ангел — переживала за меня, но травмировать её рассказами о суррогатном материнстве было бы более жестоко.

У меня началась совсем другая жизнь — под круглосуточным присмотром. Съёмная «однушка», куда меня поселили, была напичкана видеокамерами — их не было только в санузле. Лиза передала мне план питания — всё выверено до грамма, составлен распорядок дня — с обязательными прогулками, физкультурой, прослушиванием музыки, чтением вслух. Никакого компьютера — сидеть много вредно, телефон — лишь для коротких звонков маме и дочери — от него излучение. Лиза даже одежду покупала вместе со мной без синтетики, с обязательной пометкой «проверено и одобрено». Я спокойно воспринимала такой контроль. Представьте, что вам пришлось передать своего малыша под опеку чужого человека на длительное время. Разве вы как родитель не вправе знать, хорошо ли обращаются с крохой? «Это контракт, работа, которую я должна выполнить, ради своей дочери, ради нашей жизни» — твердила я себе постоянно.

«Тридцать серебреников»

Последние месяцы я всё чаще стала ловить себя на мысли, что чувствую приливы нежности всякий раз, когда малыш толкается внутри меня. Разговаривала с ним, пела какие-то песенки. После очередного обследования УЗИ случайно узнала, что жду мальчика. Врачи ничего мне не говорили — всё, что касалось здоровья и состояния ребёнка, обсуждалось только с биологическими родителями. Когда спросила Лизу, рады ли они тому, что будет именно сын, она словно взорвалась: я не смею лезть в их частную жизнь!

Схватки начались ночью, в конце 38-й недели. Лиза с Евгением приехали моментально, словно были готовы к этому событию. В частной клинике врачи уже ждали нас. Меня опять кололи чем-то, хотя я уверяла, что чувствую себя неплохо. По контракту было предусмотрено то, что биологические родители присутствуют при родах. Я видела напряжённое лицо Лизы — будто она сама рожает, бледное — Евгения. За ту секунду, когда малыш уже родился, но ещё не издал первый звук, вечность пронеслась перед глазами. «У вас отличный сынишка, поздравляю!» — как во сне услышала слова акушерки. Ребёнка сразу унесли, Лиза и Евгений тоже вышли. Больше с ними я не встречалась.

Вскоре меня перевезли в обычную палату — симпатичная маленькая комнатка, в углу — крошечная кроватка для новорождённого. Пустая. Я спрашивала врачей о том человечке, которому подарила жизнь несколько часов назад. «Не думай. Или представь, что он родился мёртвым» — посоветовала врач. Ночью я слушала, как в соседних палатах плачут малыши, как счастливые мамы разговаривают с ними, поют им первые колыбельные. Хотелось выть от тоски и какой-то пустоты.

Деньги мне передал незнакомый человек, сухо поблагодарил от имени Лизы и Евгения. После выписки я попыталась позвонить им — ни один номер не был доступен. Электронная почта тоже была недоступна. Они исчезли для меня навсегда.

Я вернулась в Рыбинск другим человеком: нашла неплохую квартиру не в центре, требующую серьёзного ремонта. Это мой первый настоящий дом, на который я заработала сама. Привычка читать вслух осталась — вечером читаю для дочери. Устроилась на работу по профессии, но в другую организацию. Пытаюсь привести себя в форму, скинуть килограммы, набранные во время искусственной беременности. Кажется, жизнь стала налаживаться, но по ночам всё равно часто думаю о мальчике, которого родила. Знаю, что родители обожают его — ведь это желанный, такой долгожданный малыш. Их сын.

В материале использованы снимки из фотобанков