В начале июня следственный отдел по Рыбинску сменил руководителя. На место ушедшего на пенсию Алексея Альштадта, возглавлявшего подразделение с момента образования, назначили полковника юстиции Владимира Гусенкова. На этой неделе он избавился от приставки «исполняющий обязанности» и стал полноправным руководителем. Хороший повод для интервью, посчитали мы.


 

На часах было шесть вечера. В окнах здания следственного отдела зажёгся свет, но до конца рабочего дня было ещё далеко. За дверью руководителя идёт обсуждение служебного документа и правок, которые стоит внести. После следователь отправился работать, а Владимир Гусенков предложил начать разговор. Беседа регулярно прерывалась телефонными звонками. И, судя по реакции Гусенкова, для него это обычная ситуация. Рабочий режим. «Современные смартфоны не выдерживают», — улыбнулся собеседник и кивнул на увесистую трубку мобильного телефона.

— У вас всегда такой напряжённый график, или это связано с переводом в Рыбинск?

— Когда работал в Угличе, возвращался домой в половине 12-го ночи, но там много времени занимала дорога. После назначения в Рыбинск рассчитывал, что дома буду появляться чаще. Не получается.

Работа напряжённая. После моего прихода частично поменялся состав отдела — ушли три следователя, на их место пришли новые люди. Я не ставил себе целью «перетрясти» коллектив, уходили по собственному желанию, поняв, что не хотят оставаться с учётом объёма работы и требований, которые я предъявляю. Нам — мне, заместителям, оставшимся следователям — было тяжело, но мы справились.

— Работа в Рыбинске и Угличе отличается?

— Не принципиально. Объём больше, но больше и штат. Какое-то время занял процесс притирки. Я старался донести коллективу, что от них хочу. Не просто отдать приказ, а объяснить, закрепить навыки. Поймите, я не являюсь абсолютно незаменимым человеком, и моё мнение — не истина в последней инстанции. Если мне приводят убедительные доводы, легко признаю, что не прав. На выстраивание таких отношений в коллективе требуется больше времени, чем на авторитарное управление, но оно того стоит.

Сам стараюсь и заместителей убеждаю, что уйти домой можем только тогда, когда следователям мы уже не нужны.

Сотрудники работают самоотверженно, бывают случаи, когда рабочий день заканчивается уже после полуночи. Это не штатная ситуация, но случается и такое.

— У вас в штате девять следователей, сколько дел у них в производстве?

— Порядка 45-ти. Но распределяются они не поровну. Есть дела объёмные, например, с экономическими составами, здесь нужен следователь вдумчивый. Другие — требуют оперативности. Необходимо учитывать природную специализацию, тогда результат будет лучше. Глупо идти против природы и требовать от пловца хороших результатов в прыжках. И здесь ситуация похожая: у кого-то больше дел, у других поменьше, зато ими занимаются по полгода.

— Это тяжести преступления зависит?

— На самом деле взаимосвязи нет. Иногда одни из самых тяжёлых преступлений — например, убийства двух и более лиц — расследуют за два месяца, проведя по ним 20 экспертиз. А по статье «невыплата заработной платы» средний срок расследования — полгода. Нужно допросить всех сотрудников, установить по каждому точную сумму задолженности, изъять документы и назначить экспертизы, допросить руководство, выяснить причины. И такая схема хороша лишь на бумаге, а на деле оказывается, что документов нет, директор фирмы считает, что у него на предприятии всё по закону. Представьте, что даже небольшая компания — это 50 сотрудников. И каждого опросить, установить, уточнить. Любой пропущенный факт — основание для возвращения дела на доследование.

Часто говорят, что мы заинтересованы в затягивании. Поверьте, это неправда.  По сути, каждое дело — долг перед потерпевшим, который на тебе висит. Когда закончил дело — на душе праздник.

— Результаты работы всегда радуют?

— Скажу так, удовлетворения в общепринятом смысле наша работа не приносит. Представьте обычную для нас ситуацию: произошло убийство. Следователь выехал на место, провёл расследование, установил убийцу, посадил его в тюрьму. И в чём счастье? Следователю, думаете, радостно от того, что кто-то «ушёл» на 20 лет? Ничего подобного.

Для следователя это не удовольствие, а рутина. Результата своей работы, в том виде, который хочет получить его любой нормальный человек, он не видит. Соответственно возникает вопрос и с получением удовлетворения. Рассказать о своём успехе мы можем только в узком кругу: коллегам, которые понимают о чём речь.

Потому что придти домой и рассказывать ребёнку, как здорово, что ты засадил в тюрьму убийцу, это даже с точки зрения воспитания нонсенс.

Чаще всего дело сдал, переходишь ко второму. Того «хеппи-энда», который показывают в фильмах про следователей, у нас не бывает. Даже когда дело уходит в суд, недовольные есть всегда: потерпевшие, что мы недостаточно жёстко, с их точки зрения, отнеслись к обвиняемому, обвиняемый — что мы его вообще в чём-то обвинили. Мы же должны максимально объективно оценить действия. Доказать то, что сделал преступник, при этом отсечь то, что он не делал. Это психологически непросто.

— И как с этим справляетесь? Отдыхать, как я понимаю, приходится нечасто?

— Стараюсь выкраивать время, но какого-то хобби нет. Есть обязанности перед семьёй, перед родителями. Стараюсь не планировать ничего больше, чем на неделю вперёд. Всё равно не выходит, как хотел. Вот запланировал себе отпуск на лето, впервые за пять лет хотел уйти 15-го июля. Но в июне перевёлся в Рыбинск. И в отпуск пошли и пойдут заместители, потому что я понимаю, что им в связи с изменениями тяжелее, чем мне. Была бы возможность, просто неделю на диване бы пролежал.

— И без телефона, наверное?

— Нет, к телефону двойственные чувства в последнее время: он раздражает, но его отсутствие вызывает панику. Вдруг случилось чего, а я не знаю. Как-то был случай, ехал на автобусе в Углич, уснул, а телефон почему-то оказался в беззвучном режиме. Просыпаюсь, а там 33 пропущенных вызова. Стало аж не по себе. И вопрос-то пустяковый был, но пришлось пережить несколько неприятных минут.

— И при этом вы говорите, что не считаете себя незаменимым сотрудником?

— Я человек ответственный. Считаю, что не важно, чем ты занимаешься — дела расследуешь, или двор метёшь — должен делать это добросовестно. Хотя, признаюсь, двор мести я бы не смог. Не терплю монотонную работу, мне психологически тяжело она даётся. А из-за того, что не получал бы удовольствия, больше бы злился на себя. Я не перфекционист, просто считаю это правильным.

— Отсюда и позднее возвращение с работы? Как близкие относятся?

— За 20 лет уже привыкли. Звонки с вопросом «Когда придёшь?» раздаются не раньше 11-ти вечера. Семья понимает, что если есть работа, то я должен её сделать. И неважно, сколько времени на часах.

— А в вашей семье другие представители правоохранительных органов есть?

— К счастью, нет. Хватит и меня одного.

— Сына отговаривать будете, если решит выбрать эту стезю?

— Отговаривать не буду, сам пусть решает. Но процентов на 90 уверен, что юридическое образование он для себя не выберет.

— Вы уже освоились в новом кресле?

— Для меня сам факт перехода не вызвал каких-то проблем. С большинством коллег я был знаком и раньше. Сложности в работе есть, не спорю. Но Рыбинск для меня родной город. Я здесь родился, вырос, прожил большую часть моей жизни. Проработал десять из 20-ти лет. Я всегда хотел вернуться в Рыбинск, и как бы не сложилась карьера, сделал бы это. Я не стесняюсь признаться, что люблю этот город, с удовольствием гуляю по его улицам.

— Что бы хотелось изменить в работе? Может, чтобы её стало поменьше или вообще не стало?

— Нет уж, если кончатся преступления, то зачем мы будем нужны (улыбается). А если серьёзно, то для большинства из нас это не просто занятость, это тотальная занятость на протяжении большей части нашей жизни. Человеческая природа не даст возможности остаться нам без работы. Но хочется надеяться, что мы научимся, наконец, ценить человеческую жизнь.

Поделиться мнением