Музыкальные инструменты подобны живым существам. Может, они вправду живые — в некоторых восточных мировоззрениях принято считать, что абсолютно всё на свете несёт в себе жизнь в разных формах. Не уверен, есть ли достаточные основания отрицать такое утверждение. Впрочем, не только представители Востока дают повод к предположению наличия жизни в предметах, которые мы называем неодушевлёнными. В философии Иммануила Канта, к примеру, содержится очень близкая идея «вещи в себе» — каждый предмет с одной стороны прост, а с другой — выражает в себе целый мир. И потому его познаваемость неисчерпаема.

Мне случалось наблюдать, как у двух разных людей, заваривающих чай из одних и тех же чайных листьев, в одной и той же воде, в одном и том же чайнике, в одинаковой пропорции, результат получался совершенно разный. На Востоке говорят, что в чае соединяются земное, небесное и человеческий дух…

Другое наблюдение. Мой отец был инженером-электронщиком, случилось ему быть главным конструктором сложных электронных устройств для авиации. Дома у него был рабочий стол с очень симпатичными для меня письменными принадлежностями, я иногда прокрадывался в его комнату, брал его ручки и ими делал школьные домашние задания. Ещё в то время, будучи школьником, мне было девять или десять лет, я замечал, что первые несколько минут в моём почерке явно прослеживались элементы почерка отца, которых обычно не было.

Ну, ответьте мне, каким образом довольно обычная шариковая ручка может сохранять черты почерка?! С музыкальными инструментами всё очень похоже, только качества прежнего владельца проявляются ещё ярче.

Появилась у меня альтовая блокфлейта. Не новая, но довольно-таки свежая. Просто даже очень красивый инструмент. Из канала доносится тонкий, приятный аромат миндального масла. Им иногда промасливают канал ради лучшей сохранности. Перед тем как отправить инструмент мне, мастер в Германии обласкал его, обогрел теплом своей любви — это чувствовалось. Деревянные духовые инструменты, когда они новые или когда долго не использовались, разыгрывать надо очень аккуратно, сдерживая творческие порывы. Первую неделю по пять минут в день, вторую неделю — по десять, далее прибавлять ещё пять минут, ещё пять, дальше можно вроде бы немножко посмелее, но лучше всё же сдерживать себя.

Причина такой осторожности заключается в том, что резкое намокание и разбухание древесины в канале от влажности выдоха может деформировать канал инструмента и разорвать наружные слои дерева. Сколько в юности на моих инструментах было трещин! Мой педагог по кларнету в Ярославском училище Марк Абрамович Заварский, когда представлял меня где-то кому-то, любил пошутить и добавлял к моей характеристике неизменную реплику: «Он занимается так много, что у него треснул даже бас-кларнет». Шутки шутками, но, действительно, был такой факт. Бас-кларнет — большой инструмент, увлажнение стенок канала происходит более равномерно, чем у инструментов более высокого диапазона, но и он не выдержал моего фанатичного натиска.

Фото из архива Владимира Хробыстова

Но вернёмся к моей новой блокфлейте. Я не знаю, кто именно был её прежним владельцем, никогда не видел его, но я точно знаю, что у этого человека не было очень уж большой любви к инструменту, хотя обходился он с ним достаточно аккуратно. Очень вероятно, что этого человека приобщали к музыке родители, но сам он большого желания не имел. Блокфлейта, попавшая в мои руки, очень красива, она будто светится, по внешности угадывается, какой звук она может подарить, если обогреть её лаской и любовью. Но она оказалась несколько «дикой» по отношению ко мне, будто боялась чего-то. Чувствовалась некая замкнутость, отчуждённость первые звуки, которые у нас с ней получились, в среднем регистре были тускловатыми, настороженными, низкие фа и соль звучали будто исподлобья, а верхние фа, соль и выше вообще отказывались слушаться — требовались дополнительные усилия. Впрочем, мастера не рекомендуют на сухой блокфлейте сразу заниматься высоким регистром…

Да, инструмент был неразыгранным. На нём играли мало по долгу обучения, с необходимым уважением, но без любви. Но с самого начала для меня чувствовалось в нём нераскрытое тепло, тонкость, изящество.

И я начал искать с ней контакт. Первую неделю играл по пять минут в день, без крайностей в динамике и звуковысотности. Понемногу она ко мне привыкала, а я — к ней. Это чем-то похоже на приручение животного или даже знакомство с человеком, попавшим вместе с тобой в совсем незнакомые условия. «Звёздное небо» на низких звуках стало появляться примерно недели через полторы, потом стала мало-помалу проявляться лазурная чистота высокого регистра, но поначалу ещё с каким-то недоверием, вернее, даже неверием в собственные силы, каким-то страхом. Я знал, что должен «крепко взять за руку» свою новую флейту и провести её через этот опасный участок нашего пути. Она «оступалась», «вскрикивала», моментами «отказывалась идти дальше», но обретала навык, раскрывалась, становилась сильнее и дружелюбнее. Её голос креп, она стала смелее, сильнее, её жизнь наполнялась смыслом. Когда я шептал — она шептала, когда я радовался — она радовалась, когда мне было грустно, она грустила вместе со мной.

Мы с инструментом живём вдвоем: он может что-то каким-то неведомым образом подсказать мне, я прошу у него проявления каких-либо свойств — флейта может согласиться, если это ей свойственно по природе, может научиться, если сочтёт достойным себя, а может и отказаться, если сочтёт излишним, направленным против её природы. Это очень интересно, приятно раскрывать свою общность с миром, с кажущимися неодушевлёнными предметами, которые являют себя подобием известных нам живых существ.

Поделиться мнением